Вспоминаю его слова и наш диалог в те минуты:
— Витюня, ты мне так нравишься… . . весь — тихо прошептал он.
— А чего ж ты от меня убежал так быстро, даже спинку мне помыть не захотел? Ты мне, Вадик, тоже нравишься, только ты меня почему-то стесняешься, всё время от меня кое-что прячешь. Дурачёк, у тебя всё такое красивое, особенно это «кое-что». Твои мама и папа молодцы, хорошо постарались для тебя и заодно и для твоих друзей.
— А мне больше нравится, как у тебя… . как у всех… .
До самого позднего вечера я был под впечатлением нашего купания. А когда мы легли в кровати после отбоя и когда в палате потушили свет, я осторожно просунул руку под вадькино одеяло и быстро достиг его трусиков. По его реакции я понял, что и он не спит. Он зашевелился, взял меня за руку и тихо шепнул:
— Витя, не нужно, пожалуйста, а то кто-нибудь услышит.
— Тихо, не бойся. И никто ничего не услышит… Я так скучаю за твоей попкой, где она тут? — Я потянул его трусики вниз, он весь напрягся, но это мне не помешало опустить их почти до колен, после чего я провёл ладонью по его попке, затем по яичкам и нежно обхватил пальцами головку и шепнул: — Через несколько дней мы отсюда уезжаем, и где я ещё увижу такого зайчика…
— А что, в Питере мы с тобой не будем дружить? — ответил он, пытаясь убрать мою руку со своего уже сильно вставшего дружка. Но я не отступал, а только спрсил:
— Чего это с ним — стал такой большой, твёрденький?
— Не знаю… не надо так делать (это он попросил, когда я начал потихоньку дви-
гать туда-сюда оставшуюся после обрезания вадикину шкурку, которая, однако, так и не
могла полностью прикрыть его головку) . — А то…
Я понял: ещё несколько таких движений — и мой Вадичка «поплывёт». Но и мой дружок
был в том же состоянии, я еле-еле сдерживал подкатывающееся ни с чем не сравнимое чувство близкого оргазма. И не сдержал… мои плавки приняли мощный полуминутный заряд. Не знаю, заметил ли что-нибудь Вадик, а я незаметно схватил в тумбочке запасные чистые плавки и выскочил в туалет. Вернувшись, обратился к Вадику:
— Если ты хочешь, конечно мы будем дружить и встречаться. Ты за?
— Конечно…
А через три дня был разъезд, Мы договорились с Вадиком, что сразу по прибытии домой созвонимся и спланируем, как провести оставшиеся до школы дни.
Я первый позвонил, и мы договорились уже завтра встретиться. Жили мы довольно далеко друг от друга, поэтому договорились увидеться возле метро «Горьковская», до которой и ему, и мне добраться было несложно, а там пойти или в кинотеатр, или в зоопарк. Но, встретившись, планы эти выполнять не стали, а ходили по городу, рассказывали о своих семьях, школах, друзьях. Расстались возле парка у Чёрной речки, и, прежде чем распрощаться, я сообщил, что послезавтра, в пятницу мои родители вместе с младшей сестрёнкой уходят в гости к родственникам, я остаюсь в одиночестве, и пригласил Вадика к себе. Он согласился безо всяких колебаний.
Оставшись наедине, я вдруг понял, что послезавтра в наших отношениях должен, наконец, наступить прорыв и что мне как старшему нужно проявить инициативу к переходу к этим отношениям. К каким? — я толком не знал. Как показали дальнейшие события, прорыв этот хоть и произошёл, но только не так далеко, как у настоящих «голубых» друзей, — на это понадобился ещё почти целый год, в течение которого я готовил себя и своего любимого Вадюшу к превращению его в мою любимую девочку.
Не мудрено — ведь мне не было и 15-ти в то время.
Первое наше общение у меня дома началось с кухни: мы пожарили картошку, разогрели оставленную моей мамой курицу, пили кофе. Затем были шахматы, и мне удалось до мата продержаться аж 28 ходов, просмотр видиков. В том числе и надёжно спрятанной от родителей «Греческой смоковницы», добытой мною за счёт долго откладывавшихся денег и казавшейся в те времена верхом порно-кинопродукции. Во время одной из откровенных сцен я неожиданно для Вадика резко положил руку на молнию его джинсов и спросил:
— Как там поживает твой красавчик при виде того, как развлекаются эти ребята? .
Он ничего не стал отвечать, а я почувствовал, что, действительно, горка под джинсами у него увеличилась. У меня под шортами творилось то же.
— Кажется, твоему зайчику тесновато в штанах?
— Ничего подобного… . .
— Сейчас проверим. — Я обнял Вадика и стал просовывать руку под ремень, но он не давался, уворачивался — Ну Вадюша, чего ты стесняешься, ты же обещал мне в лагере ничего не прятать от меня
Он молчал, съёжившись и судорожно держась за ремень джинсов. А я решил действовать активней — всё-таки я был сильнее его: отвёл обе его руки за спину, там заломил их и положил Вадика спиной на его руки. Таким способом он был лишён возмоности действовать руками, а я получил свободный доступ к ремню и джинсам. Между прочим, мне в тот момент показалось, что Вадик мог бы защищаться пояростне, если бы очень хотел, Эта мысль придала мне решительности — я начал расстёгивать ремень, затем, расслабив его, принялся за змейку. Она легко поддалась, позволив открыть коротккие жёлто-белые трусики.
— Витя, не надо… .
— Ну почему же, мой хороший. Лежи спокойно — Свою свободную руку я легко просунул под резинку и сразу встретил тёплую круглую головку его вставшего писунчика.
— О! Что с ним? Ему теперь простор нужен. Я стянул вниз трусики, насколько это было возможно, и попросил:
— Подними, пожалуйста, попку на секунду, давай их снимем совсем.
И он… поднял! Это была уже полная победа. Я снял с него всё, включая кроссовки и носки, и мой Вадик остался лежать в одной футболочке, всё ещё стыдливо прикрывая ею то, к чему я так рвался. Но я поднял футболку к его шее, затем прильнул губами к его животику, и, опускаясь всё ниже и ниже, коснулся ими вначале лобка, на котором только-только появились чуть заметные светлые волосики, а затем и круглого розовенького грибочка, который так забавно смотрелся на кончике почему-то обмякшего и как-то съёжившегося Вадькиного писунчика. Вадик сжался, вскочил, отбежал к окну, отвернувшись от меня спиной. Я подошёл к нему сзади, опять поднял футболку, обнял, поцеловал в каждую его пухленькую половинку, рукой дотянулся до яичек, нежно их погонял в мешочке и затем взял в руку опять сильно увеличившийся и затвердевший стволик. Здесь его вроде бы уже начавший успокаиваться хозяин опять весь задрожал и начал вырываться, но я крепко в кулаке зажал ствол таким образом, что из него виднелась только сильно побагровевшая залупка.
— Витя… . .
— Что Витя? Почему ты всегда от меня убегаешь? Ты видишь, как мне радуется твой дружок, смотри, какой он стал твёрдый и горячий, а ты всё время его куда-то уносишь, и попочку пухлую свою красивую, и всё остальное. Вдруг Вадик резко нагнулся вниз, судорожно опустил футболку к своему восставшему писуну, зажал её там, и я понял, что ему сейчас секунд 20 нужно побыть без моих комментариев…
— Можно мне пойти в ванную?
— Иди, зайчонок, и не переживай — всё бедет хорошо.
Вышел он из ванной минут через семь, в одной руке держа постиранную футболку, а другой прикрывая свои заветные места.
— Опять прячешь? Пойди лучше повесь футболку — она подсохнит, пока тебе уходить. — Он согласился. А когда вышел из ванной, подошёл ко мне, обнял меня, прижавшись всем своим голым телом к моему одетому и вдруг поцеловал меня прямо в губы, Думаю, что в той ситуации мне не составило бы никаких усилий уложить его на диван, освободить себя от шорт и трусиков и сделать с его попкой то, что делают обычно нормальные «голубые». Но в те времена это считалось в нашей среде постыдным, и я не решился унизить свого друга. А он, поцеловав меня, сказал:
— Я хочу, чтобы и ты был как я — и кинулся расстёгивать мои шорты. И вот я уже тоже почти совсем голый, в одной короткой футболке, которая даже не прикрывала мою морковку, торчавшую параллельно животу почти до пупка.
— Какой твёрдый красавец! — прошептал Вадик. Он сперва только нежно прикасался к нему и яичкам, а затем взял его в кулак и начал то мять, то гладить, в результате уже через считанные секунды я взмолился, чтобы он меня отпустил, и я убежал в ванную — разрядка была обильнейшая. (Вот они все какие! Милые, красивые и голубые! На любой вкус! — прим.ред.)
Мы оделись и пошли гулять. Дальнейшие наши встречи, если выпадала возможность уединиться, — а это было очень редко — обязательно содержали похожие занятия. «Зачинщиком» обычно выступал я. Вадик же по-прежнему, особенно в первые три — четыре месяца, трудно давал снять с себя трусики, но, оставшись без них, прекращал сопротивление, даже не прикрывал свою открытую розовую головку, и я мог делать с ним всё, что хотел. Но всего, чего хотел, не делал целый год.
Да и постепенно инициатива наших забав начала иногда исходить не только от меня. Как-то я пришёл к нему домой в гости, он был один дома, встретил меня в прихожей, одетый в свою любимую длинную бело-голубую футболку. Когда я его приветственно обнял и погладил по спинке, то почуствовал, что на нём нет трусиков под футболкой!
— Ты моя хорошая девочка в платьеце — начал я подбирать ласковые слова, завёл свою руку под «платьеце», ощутил бархатистость попочки, погладил яички, членик и «грибочек» на конце его. А он и говорит:
— Ведь ты мне говорил, что особенно я тебе нравлюсь без трусиков. Вот я и решил… . — После этих слов я подхватил его на руки и понёс в комнату, поднял повыше футболку и стал ласкать его руками, губами, а он попросил меня тоже снять с себя всё, что было на мне, и принялся меня ласкать и целовать во все места. А потом вдруг взял в руку моего дружка и начал с ним возиться — я понял, что он пытается откатить шкурку с моей головки.
— Вадик, что ты делаешь, зачем это?
— А что тебе больно разве?
— Вот Витя ты какой, так нечестно, несправедиво, я тоже хочу посмотреть, что там у тебя спрятано в сардельке, ты же у меня видишь всё, а от меня прячешь.
— Ладно, будь по твоему, — и я залупил свою головку, после чего мой дружок стал пожожим на писунчик моего друга. Вадик сразу прильнул губами к моей оголённой светло-красной