Настя дразнила меня щекоткой еще минуту, пока к столу не вернулась Света.
— Достаточно посидел, — сказала медсестра и потянула меня за руку, помогая встать.
Быстро вытерев меня большим махровым полотенцем, Света отодвинула таз в сторону и постелила посередине стола тонкую пеленку.
— Ложись на спинку, — приказала мне медсестра.
Я острожно лег на пеленку, продолжая с опаской коситься на Свету, наполняющую детским маслом маленькую пипетку.
— Можешь подержать ребенка? — попросила Света Таню, — Вытяни его за руки и ноги.
Таня прижала мои руки и ноги к столу — так сильно, что я не мог даже пошевелиться.
— Ага, вот так, — довольно кивнула Света, — Заставь мальчишку распластаться на спинке.
Увидев, как Света наклонилась надо мной с пипеткой в руках, я затрясся от страха.
— Вот так вводим вовнутрь, — пояснила медсестра, заставив меня вздрогнуть от очень неприятного ощущения на кончике письки.
Это была не боль, а какая-то странная щекотка, как будто мне сильно хотелось по-маленькому.
— Теперь выжимаем, — продолжила Света, усилив и без того мучительное очущение.
Я не выдержал и громко заревел — не от боли, а от страха перед незнакомой процедурой. Мою письку до больницы вообще никто не трогал — даже мама. А тут бесцеремонные медсестра собралась мучить меня болезненной процедурой.
— Еще чуть-чуть — чтоб хоботок немножко раздулся, — сказала Света совершенно будничным тоном, не обращая на мой рев ни малейшего внимания, — А теперь зажимаем кончик, чтобы масло оставалось внутри. И хорошенько разминаем.
Снова почувствовав болезненные манипуляции со своей писькой, я начал ерзать и вырываться, но Таня только крепче прижала меня к столу. Чувствуя себя в сильных взрослых руках полностью беспомощным, я продолжал плакать от обиды и бессилия.
— Теперь можно отпустить, — сказала Света и я почувствовал, как что-то вылилось из письки.
— Маслицем пописал, — захихикала Настя.
— Можно прситупать к самому главному, — объявила Света, — Оттягиванию кожицы.
Чужие пальцы снова взяли мою письку и я неожиданно почувствовал быстро усиливающуюся боль.
«Да что ж она со мной делает» — с ужасом подумал я и еще громче заревел.
— Орёт, как резаный, — усмехнулась Таня.
— Больно? — с виноватой улыбкой спросила меня Света, — Хорошо, больше не буду оттягивать. Просто пару секунд так подержим.
— Прилично для первого раза открыла, — заметила Вика.
— Ну что, зачехляем писюнчик и повторяем прцедуру? — улыбнулась Света.
Известие о том, что медсестра собирается повторить свои мучительные манипуляции еще раз, вызвало у меня тяжелый вздох. Впрочем, следующая Светина фраза оказалась еще ужаснее.
— Вы Димина мама? — с улыбкой спросила Света, повернув голову в направлении входной двери.
Через секунду к столу действительно подошла моя мама.
«Только не это!» — в панике подумал я, чуть не умерев от стыда, что мама застала меня в таком виде — тем более во время самой ужасной в этой больнице процедуры. Я был готов, чтоб медсестры целый день мучили меня болезненными процедурами — лишь бы не при маме. Встретившись с ней взлядом, я заметил в маминых глазах недоумение и тревогу.
— Очень вовремя пришли, — сказала Света моей маме, — Сейчас научу Вас одной процедуре.
— Той, которую вы Диме сейчас делаете? — поинтересовалась мама.
— Ага, мне врач тоже сказала, что в пятницу, — подтвердила мама.
Новость о выписке была очень приятной, но мне все равно предстояло провести в этой больнице еще целых два дня.
— Какой заплаканный, — сочувственно улыбнулась мама, протиснувшись к пеленальному столу, — Что, зайчонок, неприятная процедура?
Я молча кивнул.
— В первый раз все ревут и капризничают, — заметила Света, — А потом привыкают.
— Потерпи, солнышко, — сказала мама, взяв меня за руку, — Раз медсестра делает процедуру, значит нужно.
— Сейчас я Вам всё объясню, — обратилась к маме Света, — Сначала ребенка сажают на 10-15 минут в тазик с теплой водой, чтобы распарить кожу и сделать ее эластичной.
Света махнула рукой на таз с водой.
— А еще лучше посадить в отвар ромашки, — заметила медсестра, — Или делайте процедуру сразу после купания.
— Понятно, — кивнула мама.
— Даем посидеть 10-15 минут, вынимаем ребенка из воды, вытираем и укладываем на спинку, — продолжила Света, -. После этого берем писюнчик и пипеткой вводим под кожицу детское масло. Я это уже сделала, но для Вас покажу еще раз. Набираем полную пипетку масла и вводим в хоботок — вот так, совсем чуть-чуть. Если хныкает или морщится, значит ввели слишком глубоко. Смотрите.
Резкое жжение в письке заставило меня зареветь.
— Не хочу-у! — громко запротестовал я.
— Как надрывается, — сочувственно сказала Марина.
— Успокойся, зайчонок, — ласково сказала мне мама, нежно взяв мою ладонь в свои.
— Тань, помой эту соску, — неожиданно попросила Света, передав Тане голубую пустышку.
— Ты что собралась семилетнего соской успокаивать? — удивленно спросила Таня.
— Говорю, помой, — повторила Света, — Я знаю, что делаю.
Таня ушла в ванную и включила там воду. Вернувшись через минуту к столу, она молча протянула Свете соску, которую та тут же бесцеремонно сунула мне в рот. Я хотел выплюнуть соску, но медсестра продолжала ее держать. Мне ничего не оставалось, как начать сосать пустышку. Это занятие оказалось на удивление приятным и даже немножко меня успокоило.
— Вот видишь, а ты мне не верила, — с улыбкой сказала Света Тане, — Соска всех успокаивает. И годовалых, и семилетних.
— Действительно успокоился, — улыбнулась Вика.
— Такой смешной, — захихикала Настя, — Голышом и с соской во рту.
— Так на чем мы остановились? — повернулась к маме Света, — Как совать в писюнчик пипетку? Малыш даст Вам знать, если Вы ввели ее слишком глубоко, в уретру.
— Куда? — удивленно спросила мама.
— В щелочку на головке, откуда мальчики писают, — с улыбкой объяснила Света.
— Ах, вот как это называется, — усмехнулась мама.
— Вставили, зажали хоботок пальцами и выжимаем, — продолжила Света, — Всю пипетку до конца.
— Не слишком много? — настороженно спросила мама, — У него так всё раздулось.
— Ничего страшного, — улыбнулась Света, — От детского масла еще никто не умирал. Теперь зажимаем хоботок и полминуты разминаем кожицу, гоняя масло внутри. Надо, чтобы оно везде попало.
Знакомое неприятное ощущение заставило меня поморщиться. Медсестра делала все не то чтобы совсем грубо, но и не утруждала себя излишней осторожностью.
— Отпускаем хоботок, даем лишнему маслу вытечь наружу и вытираем писюнчик тряпочкой, — продолжила Света, — Теперь можно оттягивать крайнюю плоть. Медленно и постепенно. Спешка в этом деле совсем неуместна.
Снова почувствовав боль, я сильно дернулся, но Таня тут же зажала мои руки и ноги.
— В этот раз кожица дальше оттянулась, — заметила Оля.
— Конечно, с каждым разом оттягивается чуть-чуть дальше, — сказала Света, — Вот так миллиметр за миллиметром и откроем ему писюнчик. Где-то за неделю-полторы.
— У моего все заняло меньше недели, — сообщила Вика, — На четвертый день полностью открыла головку.
— Ты делала Саше эту процедуру? — поинтересовалась Оля, — В каком возрасте?
— Где-то в два с половиной, — ответила Вика.
— Года или месяца? — уточнила Оля.
— Конечно года, — усмехнулась Вика, — Грудным малышам там вообще ничего трогать нельзя.
— Ага, мальчикам обычно как раз в этом возрасте открывают писюнчик, — сказала Света, — В два-три года. Просто удивляюсь, как Вы у своего Димы всё так запустили.
— Чему ты удивляешься? — вздохнула Таня, — Большинство мам и не подозревают, что у мальчиков школьного возраста писюнчик должен выглядеть по-другому.
— Чем у грудных малышей? — улыбнулась мама, — Я и вправду над этим никогда не задумывалась.
— А к участковому педиатру когда Вы ребенка последний раз водили? — поинтересовалась Света.
— Где-то полгода назад, — ответила мама.
— И что, неужели в детской поликлинике ничего по поводу его писюнчика не сказали? — спросила Таня, — Даже мне одного взгляда достаточно.
— Так наша врач ему ничего там не смотрела, — сказала мама, — Она Диме трусы во время осмотра уже давно не снимает. Где-то с двухлетнего возраста.
— И очень плохо, — неодобрительно покачала головой Света, — Детей постарше, как Ваш, тоже нужно осматривать голышом.
Разговор медсестер с мамой казался абсолютно нереальным, как и все происшедшее со мной за последние пару дней. «Какой-то кошмарный сон, — подумал я, — Как такое вообще могло со мной в семилетнем возрасте приключиться? Как я оказался на этом пеленальном столе — раздетый догола и с соской во рту? Почему меня бесцеремонно разглядывают незнакомые люди? И вдобавок две наглых медсестры, бесцеремонно обсуждающие с мамой мои самые интимные вещи — таким будничным тоном, как будто речь идет о несмышленом малыше».