«Как это она согласилась? Не думая: Вечно капризная даже с самыми симпатичными: , — Лаврентий наблюдал мелькание в кустарнике недоразвитых, совсем детских ног Камелии из-под короткого синего платья, но от того ещё более милых, — и как всё странно, двойственно: не хочется думать о таких ногах ничего непристойного, но и нет, кроме них, другого более желанного, чтобы обвило меня двумя змеями с пятипалыми коронами на розовых мордочках». Сколько ночей прятал он это видение в пропахшей дешёвым шампунем собственных волос подушке, перезывая его из сна в сон и ругая беспощадное утро, давно оставив надежду наяву хоть раз остаться с Камелией вдвоём, без никого, без этих пустых острословов, что как-то умеют довести звон её смеха до нескончаемой трели.
«В конце концов, это только лесная прогулка, и я нужен для компании. Впереди каникулы и целый одиннадцатый класс, успеет ещё нагуляться за земляникой со всеми по очереди» , — усыплял Лаврентий своё счастье, боясь шумной радостью спугнуть его фиолетовую птицу.
Земляники было немного, и загородная вылазка обещала либо скоро закончиться полным разочарованием в доброте природы, либо затянуться до вечера. Зашли уже так далеко, что шоссе перестало напоминать о себе редкими сигналами кольцевого разъезда у молочной фермы, а птичий гомон только подчёркивал настороженную тишину чащи.
— Пауки, — нараспев сказала Камелия, тряхнув рогатину низкорослого дерева и по-детски вытянув трубочкой губы. Она собирала ягоды на свой манер, методично накапливая их в ладони, и съедала за один раз. Не желая стать для неё пустым рыцарским панцирем и одновременно боясь искушения постоянно угощать одноклассницу из своей доли, Лаврентий съедал ягоды по одной, но незаметно в его руке всё же отложился запас ароматных темно-кровавых сердечек.
Он особенно не старался, беспокойный взгляд влюблённого юноши вяло скользил по заросшей земле, спешно поднимался, фиксировал почти одинаковую толщину бёдер и голени ног Камелии с плавной связкой выгнутых коленок, от приятного холодка ниже груди застывал на теле девушки и пугливо терялся в лесу. От согретых ягод ладонь запотела, в грудь вернулось тепло. Лаврентий всполоснул землянику минеральной водой из бутылки и ещё пока не решил, что с ними делать. По природе медлительный тугодум он не надеялся быстро найти правильное решение, но теперь, когда в шуме леса ничто не связывало их двоих с тем суетным, алчным к ярким идеям и верным поступкам миром за городским разъездом, такое решение, как показалось Лаврентию, пришло само.
«Надо заставить её выпачкать губы в землянике и без лишних слов вытереть их платком, а там, может, и ладонью» , — затаил он дыхание, но скоро резко, как на тренировках в бассейне, выпустил воздух и задышал чаще. Мысли стали решительнее: «если она возмутится, тогда: , тогда прижму её к себе и оближу губы, съем с них весь сок». Голова Лаврентия пошла кругом, он посмотрел вокруг — лес, как будто, соглашался с ним, но одновременно и подсмеивался частым перелётом длиннохвостых птичьих пар над головой, от чего сверху осыпался мелкий хворост и струилась в косых лучах солнца какая-то крошка. «И спрошу её — так лучше? Сразу, после поцелуя. Тогда всё станет ясно, — похолодевшие пальцы Лаврентия сами сжались и до сока смяли ягоды.
— А если не возмутится? — продолжал он подготовку своей первой в жизни любовной атаки. — Тогда надо так же молча спрятать платок в карман и продолжать сбор ягод». Трудное решение было принято.
Лаврентий посмотрел на перепачканную ягодой ладонь, достал из пакета бутыль, но остановился. «Пусть земляника будет перемазана соком, так вернее» , — вернул он воду обратно и только сейчас вспомнил о двух бутербродах; нетронутая закуска заплыла растаявшим маслом и кисло пахла нагретым сыром.
В этот момент Камелия повернула к Лаврентию своё жующее красивое лицо.
За всё время он съел не больше десятка ягод, но подруга, похоже, жадничала; редкость земляники только распаляла её аппетит.
— Чего ты там возишься? — будто угадала Камелия мысли юноши и криво улыбнулась, а Лаврентий увидел, что рот её был уже перепачкан в розовое.
— Не везёт нам. Ты проголодался?
— А ты? — холодея, он подошёл совсем близко.
— Я? — положила Камелия в рот последнюю ягоду, — я, скорей, объелась.
— Значит, не везёт только мне.
— Ты не понял. Я дома объелась. Мне всегда так стыдно бывает.
— Почему? — Лаврентий не знал, что делать дальше.
— Ем, ем и не знаю, куда всё это вмещается, и совсем не поправляюсь. Расту. За последний год вытянулась на восемь сантиметров.
— Иные об этом мечтают, — раскрыл потерянный Лаврентий ладонь с земляникой.
— Знаешь, — наклонила Камелия голову и стала серьёзной, совсем не замечая угощение, — по-моему, мне нехорошо.
— То есть:
— Ну: , живот: Похоже на наказание, — Камелия повернулась к Лаврентию хрупкой спиной и вздохнула. —
Конечно, столько слопать: яичница, два бифштекса, каша и ещё сарделька, — кивая головой, она зажимала пальцы.
— И конфеты, а теперь: эта клубника — куда к чёрту.
— Земляника.
— Да какая разница? Не помню, в каком классе, нам рассказывали по истории о голодающих в Африке, картинки всякие на доске повесили, — Камелия, вздыхая, пошла глубже в лес.
— А-а, там ещё был ребёнок-рахит с мухами на лице, — припоминал Лаврентий далёкий урок.
— Не знаю: , — безразлично ответила Камелия. — А потом, следом, урок русского начался с фразы — «кошка съела жаркое». .
— К чему это ты? — догонял девушку Лаврентий.
— Да так: С тех пор мне всегда стыдно, когда объедаюсь. Ты за мной не ходи, я сейчас: , — Камелия повернулась, изобразила слабую улыбку на побледневшем и ещё более прекрасном лице и стала скрываться в зарослях.
— Не заблудишься? — забеспокоился Лаврентий.
— Найдёшь по запаху! — раздался знакомый короткий перезвон голоса Камелии, набежавшее эхо исказило его, и над лесом пронеслось троекратное: — апох! опох! опух! — хлопки крыльев вспорхнувшей в кустах испуганной птицы дополнили звук, и Лаврентий отчётливо услышал — «лопух».
«Атака захлебнулась собственной кровью» , — думал он, разглядывая ненужные ягоды на ладони. Лаврентий швырнул их в муравейник и присел на пенёк. «Предметы притягивают себе подобных» , — хмурился он, ощупывая голый остаток спиленного ствола.
Так прошла четверть часа. Камелия вышла босиком; сандалеты он несла в руке.
— Снять — сняла, боялась перепачкать, а снова надеть не могу, — подошла она к смущённому Лаврентию, он встал и уступил подруге место.
— Надевай, — тяжело уселась Камелия на пенёк и протянула обувь. Она порывисто дышала и, без сомнений, была очень занята чем-то глубоко в себе.
Лаврентий положил её мягкую стопу на ладонь, другой рукой смахнул с неё прилипший лесной сор и суетливыми движениями напялил на ступню сандалету.
Со второй ногой вышло спокойнее, и было время насладиться гладкой кожей и безупречными ноготками девушки; а той, похоже, всё было безразлично. Лаврентий встал и в нерешительности остановился. Теперь стало понятно, что милая его подружка жестоко страдала.
— Куда ж это я, дура, немытую пихала: , — не взглянув на него, сокрушалась обжора; она взялась за живот и перегнулась пополам, русые волосы упали ей на колени и закрыли сморщенное лицо.
— Так серьёзно? — шевелил Лаврентий пересохшими губами, чувствуя, что ещё недавний перепад температур в его груди сменяет холод.
— Идти точно не смогу, — еле слышно ответила Камелия.
Лаврентий подошёл к ней вплотную и провёл рукой по мягким волосам возлюбленной.
— Лавруша, — коротко сказала куда-то в землю Камелия.
— Да, Кама, — нежно отозвался он.
— Ты меня любишь? — подняла девушка полные слёз голубые глаза.
Лаврентий завёл прядь волос за ухо Камелии и присел.
— Ты: , — сдавленно проговорил он, — ты никогда в этом не нуждалась.
— Дурак, — шёпотом выдохнула девушка и снова опустила голову; пушистые волосы опять бессильно свалились с её плеч; в их уютной тени сандалеты выглядели совсем детскими, маленькими, а чуть выступающие девичьи пальцы, недавно размноженные на столько фантазий, теперь вызывали жалость.
— Понимаешь, — прошептала она, — у меня ничего не получилось.
— Что? — приблизился Лаврентий к её лицу.
— Не покакала барышня, — нервно выдавила Камелия, — неужели так сложно?
— По-моему, всё должно быть наоборот, — вспоминал Лаврентий страницы медицинской энциклопедии.
— Я дома слопала три яйца: , ну, яичницу, а теперь эти ягодки, вот оно и перемешалось.